– Да, матушка, я понимаю, – согласилась Мария Ярославовна. – Во многих повестях и романах о сем сказывается. Как вернулся боярин из долгого похода, а в поместье разор полный, все продано и растащено, приказчик же или староста в бегах.

– И то верно, во многих книгах о сем сказывается, – кивнула вдовая княгиня. – Однако же наше с тобою хозяйство – это не деревня или подворье торговое, а вся огромная держава. Всей Руси заботливые руки женские надобны. Посему я так полагаю, Ягодка, надобно тебе со мною рядом находиться, когда я с тиунами, дьяками и воеводами счет веду и росписи проверяю. Сперва посмотришь, потом некоторые хлопоты на себя примешь, а там и сама повелевать начнешь.

– Но ведь ты и сама хорошо справляешься, матушка, – как-то испуганно пробормотала юная правительница. Словно бы девочка почуяла в сем предложении скрытый обман.

– Но я не вечна, Ягодка, – покачала головой Софья Витовтовна. – Рано или поздно, но тебе придется принять сей груз из моих ладоней. К тому часу тебе надобно быть готовой.

– Хорошо, матушка, – поднялась Мария Ярославовна. – Я стану учиться.

– Сперва тафью для Василия закончи, – милостиво разрешила вдовая княгиня. – За три-четыре дня ничего не изменится.

Софья Витовтовна направилась к выходу, но вдруг остановилась, обернулась:

– Ты сказывала, Ягодка, князь Дмитрий Красный тебя из полона без условий и позора отпустил? Почему бы тебе в благодарность за сие не послать ему к Рождеству бочонок хорошего вина с письмом и поздравлениями?

– До Рождества всего две недели, матушка. С подарками не поспеть.

– Верховой поспеет. Вино на скакуна навьючить, и вся недолга.

– Дмитрий Юрьевич очень милый отрок, – осторожно подбирая слова, ответила Великая княгиня. – Добрый и отзывчивый. Я не хочу, чтобы с ним случилась какая-то беда.

– Да что же вы все на меня так смотрите, ровно я Баба-яга какая-то! – всплеснула руками Софья Витовтовна. – Будто я всем и всегда токмо зла желаю, беду накликиваю, порчу навожу! Не хочу я князю Красному никаких напастей. Просто раз уж сын мой желает с Юрьевичами сдружиться, я пытаюсь ему по мере сил помочь! От меня Дмитрий Юрьевич никаких подарков точно не примет. А от тебя возьмет.

– Я ничего не говорила про порчу… матушка… – на всякий случай напомнила юная правительница.

– Коли опасаешься подвоха, выбери вино сама, – предложила вдовая княгиня. – Я к бочонку и близко не подойду и грамоты даже не коснусь. Сделай все своею рукой, я же покамест велю Пелагее подобрать доверенного гонца.

– Да, матушка, – не посмела спорить восемнадцатилетняя Великая княгиня.

– Я пришлю ключницу, – пообещала Софья Витовтовна. – Она в винах даже поболее меня разбирается. Пусть ради такого случая разыщет самое лучшее!

Покинув покои правительницы, вдовая княгиня спустилась на кухню.

Прогулялась за спинами стряпух, заглядывая в котлы и лотки, в топки огромных печей, никогда не знающих покоя. Остановилась возле холопки, раскатывающей тесто, отщипнула кусочек, помяла между пальцами, немного откусила, тщательно прожевала, оценивая вкус, двинулась дальше.

– Мое почтение, великая госпожа! – склонилась застигнутая возле кладовой ключница.

После того как вернувшаяся с богомолья Софья Витовтовна внезапно одарила свою холопку за честную службу суконной фабрикой, дающей три сотни рублей годового дохода, Пелагея перестала одеваться «с княжеского плеча», и теперь выглядела ничуть не хуже княгинь из великокняжеской свиты: сарафаны сшиты в точности по телу, огибая и подчеркивая каждый его изгиб, и опушены горностаем, на перстах рабыни появились самоцветы, а на груди – ожерелья. Теперь даже встречные бояре, незнакомые с дворцовыми порядками, кланялись ей, словно истинной княгине.

Пожалуй что, имея такой доход и связи при дворце, ключница вполне могла покинуть службу и заняться своей жизнью и своим делом.

Однако…

Однако она выросла при дворце, была воспитана Софьей Витовтовной с малых лет и совершенно не мыслила иной жизни, кроме как среди бездонных кладовых, ледников и погребов, среди знатной челяди и высших властителей, среди дворцовых интриг и хитростей и нежданных наград.

Вот и сейчас ключница кратко и таинственно поведала:

– Он ждет, где приказано… – произнеся слова, непонятные никому, кроме той, кому они предназначены.

– Славно… – кивнула княгиня-мать. – Ступай к государыне, помоги ей выбрать вино. Надобно такое, чтобы Дмитрий Красный предпочел выпить его сам, не отдавая на сторону.

– Но я же не ведаю, что именно он любит, великая госпожа!

– Надеюсь, сие удастся разузнать… А пока просто подбери хороший напиток на свой вкус…

– Будет исполнено, великая госпожа!

Софья Витовтовна кивнула служанке и прошла мимо нее к задней двери, предназначенной только для слуг. Вышла через «черный ход» на «черное крыльцо», спустилась на двор, медленно прошла через задние проулки крепости к храму Вознесения, каковой так и не смогла достроить за все время своего пребывания в Москве. Остановилась у дверей, повернулась к свите:

– Я желаю помолиться в своем приделе. Подождите меня здесь.

Давно уже прошли те времена, когда свита тщательно оберегала госпожу от одиночества, независимо от ее желания. С тех пор Софья Витовтовна перестала быть всевластной госпожой… Однако же теперь ее воле не смел более противоречить никто на всем белом свете! Ни в большом, ни в малом!

Женщины замерли на морозном воздухе, а их повелительница прошла в церковь, перекрытую на высоте будущих куполов балками с настеленным на них тесом.

Перекрестившись, вдовая княгиня свернула в боковую дверцу, за которой находилась часовенка с совершенно голыми стенами и единственным распятием у восточной стены. Здесь и мялся легко узнаваемый по зеленым глазам круглолицый конопатый паренек лет восемнадцати, одетый в меховые штаны, заправленные в валенки, синий зипун с пришитыми на швы красными шнурами и лисий треух. И хотя зипун считался одеждой нарядной и достаточно дорогой, по облику юноши становилось понятно, что он смерд.

При появлении Софьи Витовтовны паренек торопливо поклонился и сдернул шапку, открыв мелкие рыжие кудряшки, больше похожие на пух новорожденного птенчика.

– Твое имя? – спросила вдовая княгиня.

– Вторуша, великая госпожа.

Похоже, до сего времени паренек не смог заработать себе даже клички, все еще живя под детским именем. Ведь Вторуша означает всего лишь второй ребенок в семье.

– Три года назад ты отвозил в Галич письмо, Вторуша, – с тяжким вздохом напомнила Софья Витовтовна. – Вскорости мне стало известно, что ты не дождался ответа. Без сего ответа я понесла великую утрату, а Москва начала тяжелую и позорную войну.

Юный холоп сглотнул и упал на колени.

– Я хочу спросить тебя, Вторуша, – вытянула из ножен длинный обеденный кинжал вдовая княгиня. – Чего ты желаешь? Наказания, – она показала клинок, – или искупления? – она показала принесенный из кухни кусочек теста.